
2020.11.11
«Никто не понимает, что это непросто — взять и уйти»
Как маленькая организация из Екатеринбурга собирается бороться с насилием против женщин
В августе 2020 года в Екатеринбурге появилась общественная организация, направленная на борьбу с домашним насилием, — «Стигма». Ее координатор Ирина Норман (в прошлом — руководитель местного штаба Алексея Навального) несколько лет назад сама столкнулась с насилием со стороны своего молодого человека. Только через несколько лет она поняла, что состояла в абьюзивных отношениях и рассказала об этом публично. С помощью «Стигмы» Норман и другие члены организации решили говорить о проблеме чаще, больше и громче. Znak.com поговорил с Ириной Норман о ее негативном опыте, деятельности «Стигмы», а также о том, почему в России до сих пор придерживаются стереотипа «сама виновата».
«В первый раз парень напал на меня еще на съемной квартире»
— Как вы пришли к созданию «Стигмы»? Ведь этому предшествовали многолетние отношения молодым человеком, который бил вас?
— Это было лет семь назад, мне было 19-20 лет. Я только закончила колледж, приехала в Екатеринбург из соседнего региона. Особо друзей у меня здесь не было. Можно сказать, я начала жизнь заново, с нуля. У меня появился друг в интернете. Сначала мы просто переписывались довольно долго. Он переехал сюда в Екатеринбург, сказал, что дома у него проблемы, что нужно временно сменить локацию. Это «временно» стало постоянным. Первые несколько недель он жил у меня. Мы продолжали общаться, когда он нашел свое жилье. У меня никого не было, у него никого не было, в итоге мы начали встречаться. Через какое-то время съехались.
В первый раз он напал еще на моей съемной квартире, когда я жила с подругой. Он ходил ко мне в гости.
— Через какое время он начал поднимать руку на вас?
— Подозрения должны были возникнуть еще в первый же месяц наших отношений. Потому что он уже тогда запрещал мне общаться с другими парнями, попросил доступ в мои соцсети, смотрел историю запросов [в браузере и поисковике] — куда захожу, что я делаю, что гуглю и так далее. Потом начал сидеть через мои страницы [в соцсетях], начал говорить, что с этими мне надо, а с этими не надо общаться. Якобы какие-то мои знакомые плохо на меня влияют или что какой-то мой друг меня хочет. На этом этапе уже стоило задуматься.
Следующий этап — слежка за мной во время пробежек. Я куда-то уходила, а он, оказывается, за мной следил. Проверял, где я нахожусь, делал детализацию моих звонков. Потом перезванивал на эти номера и выяснял, о чем мы разговаривали, по итогу просил не связываться со мной, иначе он «что-то» с ними сделает — поймает их, покалечит. Он, наверное, не собирался этого делать, но он им угрожал. А я об этом узнала позже.
Уже тут мне следовало что-то предпринять. Сейчас моя задача — доносить эту простую мысль: девушкам нужно исключать подобное на ранних стадиях отношений и не доводить до крайних ситуаций, когда тебя уже начинают бить.
— Что стало поводом для создания «Стигмы»?
— В августе в Екатеринбурге был «Карт-бланш» (партизанский фестиваль уличного искусства), волонтеры собирали предложения по проектам. Я заполнила несколько заявок, везде просила, чтобы ребята сделали работу, связанную с борьбой с насилием. Потом я увидела, что в Екатеринбург с лекцией приезжает художница Катрин Ненашева. В конце лекции она сделала акцент на теме насилия и рассказала об акции для «Карт-бланша» «Поругайся со мной». Сказала, что если мы хотим чем-то поделиться, то можно подойти, поговорить, познакомиться.

В итоге я пошла на акцию как участница. Я ей рассказала о своем опыте в отношениях, в общественной деятельности. Мы с ней поговорили и решили собрать людей. На первую встречу пришло 20 человек, из них с нами решили идти дальше 13. Мы решили бороться с насилием и, в первую очередь, обсуждать это публично.
Да, мы знаем, что в Екатеринбурге есть центры, которые уже занимаются проблемой насилия, — это Ресурсный центр ЛГБТ, есть фонд поддержки «Екатерина». Но мы были нацелены создать именно информационную площадку, чтобы привлекать внимание к этой проблеме. В октябре мы провели первое мероприятие — забег — и увидели большой отклик, у участников не было никакого негатива.
«Если наши власти готовы будут меня выслушать, то я буду только рада»
— По поводу забега. Тогда в соцсетях, как, в принципе, всегда это происходит, многие екатеринбуржцы проявили некий скепсис по отношению к мероприятию. Мол, как забег может помочь жертвам насилия, как связаны насилие и спортивные мероприятия?
— Подобных забегов было очень много в мире, это распространенная и даже обычная практика. Забег привлекает внимание аудитории к проблеме. К тому же во время забега была возможность послушать истории людей, которые пережили насилие. Это был, по сути, перфоманс. Этот забег подразумевал социальную активность людей, чтобы они понимали, что с насилием сталкиваются, от него сложно убежать. У нас на забеге также были психологи, к которым можно было обратиться и обсудить с ними свои проблемы.
— Будут ли подобные мероприятия в ближайшем будущем?
— Да, мы с волонтерами и обществом «Насилию.нет» собираемся проводить Неделю против насилия в режиме онлайн с 25 ноября. Будут лекции, на которых мы будем объяснять людям, например, как себя вести, если подруга попала абьюзивные отношения, или как разговаривать со своим парнем о насилии, если ты понимаешь, что есть предпосылки к этому, или вы уже находитесь в абьюзивных отношениях. Еще важно, например, объяснить, почему мужчины так делают, почему есть абьюзеры, при этом не обвиняя их, а констатируя факты.

— Неделя против насилия — это вами придуманное мероприятие? Или всероссийское, международное?
— 25 ноября — это Всемирный день против насилия по отношению к женщинам, мы привязывались к этой дате.
— Вы как-то взаимодействуете с городскими, областными властями?
— Нас поддерживает партия «Яблоко». Мы собираемся сделать большое совместное граффити. Надеюсь, у нас все получится. А вот мэрия не смогла согласовать забег. Мы хотели провести его в центре, на набережной, чтобы пришло больше людей. Но, к сожалению, не получилось до [администрации Екатеринбурга] достучаться, в основном, из-за карантина.
А вообще, у меня нет позиции против власти. Если тот же Высокинский скажет нам: «Ребята, я вас поддерживаю, давайте сотрудничать», будет приглашать нас участвовать в каких-то городских проектах, то я буду очень рада.Буду рада, если, например, в Заксобрании найдется человек, который нас поддержит. Несмотря на все предыдущие истории (Ирина раньше была координатором екатеринбургского отделения Штаба Навального — прим. Znak.com). Ну было, ну и что? Тут же проблема серьезная, важная, и если наши власти в Екатеринбурге готовы будут меня выслушать, то я буду только рада. Но пока что мы не обращались к ним, чтобы организовать еще какие-то мероприятия, пока формулируем предложение. Думаю, в рамках Недели против насилия что-нибудь придумаем.
«Каждая третья женщина подвергается какому-либо насилию»
— Вы слышите много историй про абьюзивные отношения. Всегда ли они начинаются именно так, как у вас? Или есть вообще разные типы абьюзеров, которые ведут себя по-разному?
— Каждая третья женщина подвергается какому-либо насилию. Недавно на меня напал незнакомый мужчина — это тоже насилие. Такое может произойти и на улице с незнакомцем, и с молодым человеком, с которым ты живешь на протяжении пяти лет. У вас спокойные отношения, а потом начинаются ссоры, скандалы, срабатывает та же самая схема, которая появляется на начальных стадиях абьюзивных отношений.
Обычно есть два варианта. Первый — есть абьюзер, который доминирует в отношениях, получает от этого удовольствие. А второй — парень в какой-то момент себя не сдерживает, у него накопились эмоции, и он потом начинает пользоваться теми же схемами, которыми постоянно пользуются абьюзеры. Они обычно сами не могут себя понять в эти моменты. И девушки тоже не могут это понять.
На мой взгляд, нужно вовремя обратиться к психологу, психотерапевту, проговорить это, обсудить и сразу этот вопрос решить. Иначе это отложится в дальний ящик будет мучить тебя на протяжении многих лет.
— Много ли девушек уже обратились к вам за помощью со дня основания «Стигмы»?
— Сейчас девушки просто рассказывают нам свои истории, делятся опытом. За помощью пока не обращались, так как у нас не было канала связи. Мы на днях запускаем телеграм-бот для того, чтобы можно было оказывать психологическую, юридическую, финансовую помощь.
— Какие истории вам чаще всего рассказывают?
— Очень много историй о детском насилии. Когда девочек в 8-10 лет домогался, насиловал отец, отчим или другой родственник. Сейчас накопилось больше десяти таких историй со всей области. У нас в команде 20 человек, и большая часть из них переживала насилие, сталкивалась с ним.
Проблема каждой истории заключается в том, что люди вовремя не обратились за помощью и изначально не знали, что [то, что с ними происходило] это насилие. Мое осознание, что я пережила насилие, пришло ко мне спустя два-три года, когда я начала анализировать произошедшее.Когда со мной это происходило, я не знала, куда можно обратиться, кроме полиции. Я не знала, что есть какие-то некоммерческие организации, которые поддерживают женщин. Сейчас, насколько я понимаю, на местном уровне обратиться за помощью есть куда, но шелтеров (мест, где жертвы насилия могут проживать и получать поддержку от организации — прим. Znak.com), например, не хватает. Их очень мало, там очереди.
— Какую помощь собирается предоставлять «Стигма»?
— Сейчас мы проводим анализ проблем, которые у нас есть, собираем информацию. Мы видим, что есть много запросов в «Яндексе» о том, что такое насилие, что такое абьюз. Но при этом очень мало запросов о том, как обратиться в шелтеры, центры поддержки. Всего 30-40 запросов — это очень мало. То есть людям интересно, что это такое, люди сталкиваются с насилием, пытаются разобраться с этой темой, но при этом они не думают, что можно и нужно куда-то обращаться.

Даже я хожу по городу и не понимаю, что у нас есть какой-то центр, куда можно обратиться за помощью. Они никак не пиарятся. Это тяжелая тема. Я недавно искала партнеров, команду — не каждый хочет с этим работать. Это финансово тяжело, высасывает кучу сил, так как постоянно сталкиваешься с негативными эмоциями.
«Мужчины замкнуты и не хотят показать, что где-то дали слабину»
— Вы собираетесь работать с самими абьюзерами? Если да, то каким образом с ними можно работать?
— Это большой и сложный вопрос. У нас [в стране] не хотят и боятся общаться с психологами. Я кучу раз с таким сталкивалась. Если честно, я не понимаю, почему мужчины так боятся пойти и рассказать, что у них есть какая-то проблема, что они хотят ее решить. Девушки идут легко: «У меня накопилось, пойду поговорю». А с мужчинами какая-то беда, даже когда они сами оказались жертвами насилия. Патриархат, который у нас был и есть, очень сильно на них влияет: мужчины замкнуты и не хотят показать, что они где-то дали слабину, потому что это якобы порицается.
Да, мы будем с помощью информационных ресурсов доносить мысль, что с этим можно работать. Я считаю, что абьюзер может справиться со своей проблемой, если он захочет. Думаю, что в какой-то момент будущее поколение к этому придет, перестанет бояться обращаться к специалистам и рассказывать о своих проблемах.
— Как работать именно с теми абьюзерами, которые осознают, что они делают, и получают удовольствие от насилия над близкими?
— Только показывать примером. Тогда [абьюзеры] увидят, что окружающие такое поведение считают ненормальным. Я на днях смотрела видеоролик на YouTube, где поставили эксперимент: устанавливали камеру, вызвали курьера на дом, при курьере выходила девушка и начинала проситься уйти, а хозяин квартиры затаскивал ее в соседнюю комнату и притворялся, что бьет ее. За две-три недели только один парень-курьер начал заступаться за девушку, остальные потом говорили: «Правильно, так и надо с ними», или «Я тебя понимаю, мужик. Девушки перегибают палку, и их надо учить правильному поведению».

Со временем, я думаю, мужчины начнут понимать, что это поведение — неправильное. Есть куча примеров у молодого поколения, когда парни говорят, что насилие неприемлемо. Тот же Юрий Дудь в своих роликах постоянно об этом говорит. В последнем интервью с Моргенштерном он сказал, что в его клипе есть пропаганда насилия, когда он там бьет девушку, что это ненормально, так не надо себя вести. Только примеры и общественное осуждение могут помочь работать с абьюзерами. А законы? Там пока нечего обсуждать.
«У нас люди еще не доросли до понимания социальных проблем»
— Недавно Екатеринбург присоединился к международной акции по борьбе с домогательствами, у нас в России она называется «Позовите Галю!» (девушка, будучи на свидании и почувствовав опасность, может подойти к сотруднику ресторана или кафе и сказать кодовую фразу «позовите Галю», и сотрудник обязан вывести девушку из заведения через запасной выход или вызвать полицию). К сожалению, к ней присоединилось только одно заведение города. Как вы думаете, почему акция оказалась непопулярной? Есть ли перспектива ее развития в Екатеринбурге?
— Мы собираемся обращаться к общепиту, кафе и барам, куда ходят девушки, просить размещать информацию. Я думаю, что мы будем как раз это делать в рамках Недели против насилия, то есть в ближайший месяц.
А почему отказываются? У бизнесменов только одна цель — привлечь деньги. Сейчас они пытаются выжить в карантин, другое их мало заботит. Других задач нет же: помочь людям, знать, как чувствуют себя посетители и так далее.
По идее, присоединиться к этой акции [«Позовите Галю»] — это дополнительный пиар, но они почему-то этого не понимают. Когда мы устраивали забег, мы обращались к спортсменам, а они просто говорили: «А нам зачем? Я вообще не думаю, что есть такая проблема». У нас большинство людей, тем более мужчин, думают, что домашнее насилие — это вообще не проблема, несмотря на статистику, которую постоянно приводят. Даже юристы говорят: «У нас куча законов, которые позволяют решить эту проблему».
У нас люди еще не доросли до понимания социальных проблем. Если в Европе люди часто об этом говорят, обсуждают, то у нас вообще нет.Раньше я несколько раз писала в соцсетях про мои намерения создать «Стигму», про насилие, про то, как сложно девушке уйти из абьюзивных отношений, так на меня столько негатива полилось… Каждый — и девушки, и мужчины — высказывали свои мысли, которые сводились к «сама виновата». Мол, взяла бы и ушла из таких отношений.
При этом никто не понимает, что это непросто — взять и уйти, тем более если у вас есть ребенок, если у вас общая ипотека, квартира, финансы. Ты не можешь просто написать жалобу на своего близкого человека и думать о том, что его посадят. Каждый ли на такое решится: взять и посадить своего близкого человека за то, что он тебя ударил? А мне как жить дальше? А когда он выйдет — постоянно жить со страхом, что он меня еще раз накажет?
— Как работать с жертвами насилия, когда они понимают, чему подверглись, но не могут, не хотят, боятся привлечь к ответственности абьюзера?
— Как раз в такой ситуации работает закон о домашнем насилии. Например, в странах, где он есть, у пострадавших есть возможность дистанцироваться от абьюзера, к ним просто его не подпускают. Это лучшее спасение.
— Тогда почему закон о домашнем насилии так активно критикуется, в том числе активистами, которые, казалось бы, должны были поддерживать его?
— Аргументируют это тем, что [закон] влезает в личные отношения, в семью. Такие активисты выступают в защиту семейных ценностей, базовые правила, по которым все живут, говорят, что [законопроект] будет разрушать семьи и увеличит число разводов. Сейчас Россия находится в топе рейтинга по заключению браков и в топе по разводам. Еще один аргумент противников закона о домашнем насилии: а если у семей, где есть такая проблема, будут детей забирать?
— А что, действительно, делать в этом случае? Органы опеки узнают, что, например, папа бьет маму, и решит лишить их родительских прав за это?
— Если бы суды работали идеально, то и закон работал бы хорошо. Ребенку предоставлялась бы психологическая, юридическая помощь. Но мы живем в России. Сейчас я не вижу поддержки и мотивации от власти, чтобы работать над этой проблемой, заниматься законопроектом. Поэтому людям надо самим организовываться и помогать друг другу.
— Тем не менее сейчас в России о домашнем насилии довольно активно говорят. Как вы думаете, с чем это связано? С феминизмом, движением #MeeToo на Западе? Или с чем-то другим?
— Сейчас очень развит интернет, мы можем больше узнать, больше историй, и видео всплывает. Люди рассказывают друг другу, что, например, парень девушке отрубил руки. Таких новостей все больше и больше, и людям начинает казаться, что [насилия] тоже стало больше. Просто раньше был не такой поток информации, поэтому кажется, что раньше в мире происходило меньше плохого.
Еще одна причина [возросшей популярности темы домашнего насилия] — это влияние фемсообщества. Они часто говорят о недопустимости насилия в отношении женщин. В России появилась крупная организация «Насилию.нет», известная на всю страну.
История с Региной Тодоренко тоже очень всколыхнула общество. Попсовая тусовка девчонок, которая раньше и не думала о проблемах насилия, вдруг активизировалась, начала размышлять над этим. Раньше эти девушки публично заявляли, что они против феминизма и поддерживают патриархат. Кстати, почти каждая девушка, которая участвовала в премии журнала Glamour [которую затем выиграла Регина Тодоренко], так высказывалась. Теперь эти девушки уже не будут так говорить и заявить, что феминизм — это «фу». Общество все-таки влияет на мнение людей.
Хочешь, чтобы в стране были независимые СМИ? Поддержи Znak.com